Далай-ламы

В бурлении междоусобных страстей в Тибете, вероятно, были свой смысл и своя закономерность. Как будто снова и снова история пыталась в муках родить силу, призванную упорядочить мир тибетцев. Но каждый раз она не справлялась с этой миссией, будучи сметенной следующей попыткой, следующими родами. Или справлялась, но не надолго и не полно. А может быть, мне все это кажется, и хаос и есть тот высший порядок? Наверное, нет. В XVII в. в Тибете наконец сложился институт, так или иначе объединивший страну. Это была политическая система, опирающаяся на духовную и государственную власть далай-лам. Как уже было в прошлом, объединение произошло благодаря иноземной военной силе, преобладанию одной религиозной секты и государственному таланту лидера. Иноземной силой и на этот раз были монголы, религиозной школой — гэлугпа, а лидером — Пятый далай-лама Агван-Лобсангьяцо (1617-1682), прозванный Великим Пятым. Прежде чем описать исторические события, связанные с этими преобразованиями, надо, наверное, рассказать, как сложился институт далаи- и панчен-лам — двух крупнейших церковных иерархов Тибета.

Читать страницу Далай-ламы и панчен-ламы.

Итак, марш «желтых шапок» был стремительным. В начале XV в. Цзонхава построил первый большой монастырь своей секты Гандэн, а в середине XVI в. гэлугпасцы уже имели множество последователей, причем не только в провинции Уй, но и в Цзане, Амдо, Кхаме. Их орден был хорошо организован. Он имел значительное число монастырей, четыре из них — Гандэн, Сэра, Дрепунг и Ташилхунпо являлись главной его опорой. Монахи отличались дисциплинированностью — недаром одной из центральных идей гэлугпа было нравственное поведение монахов. Наконец, они имели лидеров, свободных от клановых связей и в этом смысле от политики (относительно, конечно, но все же). Страна ждала героя, который бы поднял эту силу на новую высоту. Таким героем стал, как уже говорилось, Пятый далай-лама.

Но прежде был еще Четвертый, вместе с которым в Тибете появился новый (или хорошо забытый старый) фактор — монголы.

Десять лет провел Третий далай-лама Соднамгьяцо в поездках по Монголии, Северному Китаю и Восточному Тибету, где он проповедовал учение Цзонхавы, строил монастыри и обращал тамошнее население в буддизм. В 1588 г. на пути в Центральный Тибет он умер. Монголы немедленно «обнаружили» перерождение своего дорогого наставника среди потомков Алтан-хана. Именно его правнук «имел» все признаки далай-ламы. Многочисленная делегация тибетцев из главных монастырей гэлугпа, при- быв в Монголию, не могла не согласиться с этим. Ни монголы, ни гэлугпасцы не упустили свой шанс — те и другие нуждались друг в друге. Четвертым далай-ламой был провозглашен маленький монгол Ёндэнгьяцо (1589-1616). В Тибет он отправился, лишь когда ему исполнилось двенадцать лет, в 1601 г. огромный эскорт монголов сопровождал «живого бога» в Лхасу и, между прочим, там остался. Жизнь потекла, казалось бы, по старому руслу. Кармапасцы враждовали с гэлугпасцами, цзанцы воевали с уйцами... Но с этого времени в их междоусобной борьбе стали участвовать и монголы.

В начале XVII в. власть царя Цзана была довольно сильной. Он владел не только Цзаном, но и частью Западного Тибета и многими районами провинции Уй. Царя Цзана и его сторонников из кармапа раздражало возвышение далай-лам, строительство больших монастырей гэлугпа, их популярность. И конечно, присутствие монголов. Почему далай-лама должен быть монголом? Почему при нем находится не то свита, не то военный отряд, состоящий из монгольских конников? Раздраженные кармапасцы послали Далай-ламе сочинение в столь сложной поэтической форме, что приближенные последнего не смогли его прочитать и поняли, что их патрона уличают в необразованности. Монгольская «свита» Далай-ламы пришла в ярость и разрушила многие поселения и дома кармапасцев. В ответ на это царь выгнал монгольский отряд из Тибета. Без свиты монгольскому Далай-ламе стало труднее отстаивать интересы своей секты. И когда он отказал в аудиенции царю Цзана Карма-Пунцогнамчжалу, судьба его была решена. В 1616 г., заболев ревматизмом, он скончался. Надо ли говорить, что он был отравлен?

Несомненно, ядоварение достигло в Тибете небывалых высот! Недаром в самых древних представлениях тибетцев о шести главных несчастьях, угрожающих их стране, называются яды [Кычанов-Савицкий 1975, 26]. А в центральном трактате по тибетской медицине «Чжудши» целые три главы посвящены описанию болезней «от приготовленного яда, случайных отравлений и отравлений природными ядами» [Чжуд-ши 2001, 506-543]. Интересно в связи с этим замечание П.К.Козлова: «Общей характерной чертой у тибетцев служит, между прочим, крайняя подозрительность, недоверие, основанное на применении народом древнего обычая избавления от ненавистного и преграждающего дорогу человека при посредстве яда, секретно вводимого в еду и питье, обыкновенно в местное вино» [Козлов 1920, 35]. Если уж добрые обыватели, не обремененные заботами, широко пользовались этим искусством, стоит ли удивляться, что и цари, на каждом шагу сталкивавшиеся с кознями и происками, прибегали к нему «для избавления от преграждающего дорогу человека»?

Монахи гэлугпа организовали поиски перерождения далай-ламы. Они велись в тайне из-за неспокойной обстановки. Вскоре был обнаружен мальчик, выказавший все признаки избранности. Он родился в 1617 г. в Центральном Тибете в семье, связанной с сектами ньинмапа и пагмодупа. Семья была, наверное, действительно влиятельной, потому что, несмотря на всю секретность действий желтошапочников, кармапасцы объявили, что этот мальчик — на самом деле перерождение одного из их иерархов. Но тут явились «мирные» паломники из Монголии для поклонения перерождению своего божественного соотечественника — вооруженный конный отряд. Кармапасцам пришлось согласиться с гэлугпасцами и признать мальчика Пятым далай-ламой.

Д.Снеллгров и Х.Ричардсон пишут, что именно в этот период был упущен последний шанс установить в Тибете светское правление. Царь Цзана, осуществлявший контроль над большей частью Тибета, не один раз пытался привлечь на свою сторону деятелей гэлугпа, несмотря на то что его главным союзником была секта кармапа. И если бы желтошапочники пошли на такое сближение, то это привело бы к равному удалению от монарха всех сект, а значит, к невозможности одной из них узурпировать власть единолично. Однако гэлугпа отвергла эти предложения, а обратившись к военной поддержке монголов, она поставила крест на исторической альтернативе в развитии тибетской государственности [Snellgrove-Richardson 1995, 194].

Может быть, первая половина XVII в. была действительно переломным моментом в тибетской истории, но то, что причиной поворота истории в том направлении, куда она повернула, было не одно лишь обращение гэлугпа к монголам за поддержкой, — очевидно. В тот период не только Тибет, но и все окружавшие его страны стояли на перепутье; и в Китае, и в Монголии складывались новые государственные формы и конфигурации. Главными действующими лицами этого процесса теперь стали маньчжуры.

Маньчжуры были народом тунгусского происхождения, проживавшим на северо-востоке территории современного Китая. К середине XVII в. они завоевали большую часть Китая, Монголии и, перенеся свою администрацию в Пекин, провозгласили правление новой династии — Цин (1644 г.). Маньчжуры с большим энтузиазмом восприняли традиционную китайскую доктрину о «воспитании варваров» (а попросту говоря, о вовлечении их в орбиту своей политики и государственности). Кроме того, начав историческое восхождение с завоевания соседних народов, они не оставляли этого экспансионистского запала до самого своего падения и в конце концов учредили огромную империю.

Среди монгольских князей не было единодушия в отношении маньчжуров. Многие из них вступили в союз с маньчжурами задолго до провозглашения теми династии Цин. Уже в 20-30-х годах XVII в. хорчины и еще некоторые монгольские племена вошли в подданство к маньчжурам. Другие стали непримиримыми противниками. Они сами претендовали на власть в степи и потому превратились в борцов за независимость. В этой непростой борьбе и те и другие заключали союзы с различными силами, одни из них быстро распадались, другие существовали довольно долго. Самыми знаменитыми врагами маньчжуров среди монгольской знати были чахар Лигдэн и халхасец Цогту-тайджи. Вынужденные бежать от своих противников в Кукунор, они столкнулись там с тибетцами и монголами, исповедовавшими религию секты гэлугпа, и в борьбе за жизненное пространство вошли с ними в конфликт. А по принципу «враг моего врага — мой друг» они оказались в союзе с красношапочниками и царем Цзана. Сын Цогту-тайджи Арслан в 1635 г. даже ходил военным походом в Центральный Тибет на помощь своим союзникам. А потомки воинов Цогту-тайджи, говорят, и сейчас живут недалеко от тибетского озера Намцо. Но победили в этой борьбе гэлугпасцы. Произошло это так.

Давление кармапа было велико. Царь Цзана предпринял насильственное обращение желтошапочных монастырей в кармапа. Монахи были вынуждены скрывать свою веру и даже прятать милые их сердцу желтые шапки в укромных местах. Перед лицом опасности поражения гэлугпасцы стали искать новых союзников. Они заключили альянс с князем западномонгольского племени хошут — Гуши-ханом. Это был сильный ход. Во-первых, ойраты (западные монголы) были очень воинственным народом, готовым к любым войнам. Во-вторых, Гуши-хан был ревностным сторонником гэлугпа. В-третьих, у западных монголов были свои счеты с южными и восточными собратьями. Поэтому в 1638 г. Гуши-хан под видом паломника секретно посетил Тибет и ознакомился с обстановкой. А в 1639 г. он уже выступил военным походом. Сначала он пошел на маленькое княжество Бэри в Кхаме, союзника Цзана. Подавив его, он направился в Центральный Тибет.

Позднее Пятый далай-лама писал в своих исторических трудах, что не желал прихода в Уй-Цзан Гуши-хана, так как опасался большого кровопролития [Shakabpa 1967, 107]. Но исторические события имеют свою логику. Нельзя сказать «А», а потом делать вид, что больше букв в алфавите нет. Гуши-хан напал на Цзан.

Как ни странно, он не встретил сильного сопротивления. Царь Цзана был молод, иерархи кармапа пребывали или в младенчестве, или в престарелом возрасте, а историческая память тибетцев о воинственных монголах была еще жива. Гуши-хан дошел до столицы Цзана, Шигацзе, и окружил ее. Когда же к нему присоединились войска провинции Уй, Шигацзе был захвачен, а царь Цзана пленен.

Это был 1642 год. И его можно считать началом правления в Тибете далай-лам. Пятый далай-лама был возведен на трон. Гуши-хан поднес ему символические дары и объявил правителем Тибета от Ладака на западе до Дацзянлу на востоке. Обычно этот акт называют вручением Гуши-ханом управления страной в дар Далай-ламе. В знаменитом храме Лхасы Чжокханге есть примечательная картина. На стене помещено изображение «бородатого героя с женой и сыном, героя, покорившего Тибет и подарившего его далай-ламе. Это монгольский Гуши-хан. Он изображен беседующим с первым банчэн-ринбочэ, своим влиятельным современником. Легенда говорит, что изображение его было воспроизведено здесь по приказанию облагодетельствованного им пятого далай-ламы» [Цыбиков 1991, 76-77].

Новый правитель обычно начинает свою деятельность с нескольких типичных шагов. Он уничтожает врагов, подавляет восстания, устанавливает порядок. Все это стал претворять в жизнь и Пятый далай-лама. Он и Гуши-хан приказали казнить царя Цзана и его главных министров. Кроме того, они заменили многих местных управителей на своих сторонников. На юге Тибета, в Гьянцзе, и на северо-западе, в районе Конто, началось мощное движение против власти провинции Уй. Оно было безжалостно подавлено совместными усилиями армии Гуши-хана и войск провинции Уй. Далай-лама провел перепись населения и упорядочил взимание налогов.

Однако лишь великий правитель изменяет ход истории, поворачивает события в нужную ему сторону. Таким был Пятый далай-лама. Во-первых, придя к власти и осуществляя ее с помощью военной поддержки Гуши-хана, он сумел сосредоточить управление страной в своих руках. Вот лишь один факт. Гушихан стал называться царем Тибета. Они его потомки в течение пяти поколений исполняли эту роль. Окончательно они покинули Тибет лишь в 1720 г. под натиском маньчжуров. В их распоряжении была многотысячная армия. Но монгольские ханы не стали полноправными правителями Тибета. «Что касается монголов, приведших гэлугпа к власти, их сюзеренитет превратился в абсолютно номинальный. Такое развитие событий позволило историкам гэлугпа игнорировать то, что их власть в Тибете была установлена с помощью иноземного завоевателя, призванного Далай-ламой. После смерти Гуши (1654 г.) ему совместно наследовали два его сына, но позднее они поделили царство — Дашибатур получил территорию Кукунора, а Тибет достался Даяну, который, назначив регента, сам в основном, проводил время, охотясь в гористой части страны, милях в восьмидесяти севернее Лхасы. Лхасу он посещал редко. Вся реальная власть в Тибете, включая назначение регента, постепенно сосредоточилась в руках Пятого далай-ламы» — так пишут об этом ученые [Snellgrove-Richardson 1995, 198]. Наглядным свидетельством такого положения вещей было то обстоятельство, что трон Гуши-хана и его потомков на церемониях всегда находился ниже престола Далай-ламы. Тибетцы чтут воинственного монгола, оказавшего покровительство их любимой секте гэлугпа, но чтут как покровителя и помощника, но не как царя и владыку.

Кроме того, получив в управление страну, раздираемую противоречиями и распрями, Далай-лама объединил ее, построив, может быть, причудливый, но действенный аппарат управления. Столица была перенесена в Лхасу. Правительство названо Гандэн-Побрангом — по названию дворца далай-лам в Дрепунге. Введен пост регента, или первого министра, «десрида», ведавшего всеми административными и политическими делами; им стал Соднамчойнпэл. Гуши-хан оставался ханом, патроном, покровителем. Власть была в руках Далай-ламы. Эта схема напоминала систему государственного управления, существовавшую при Хубилай-хане и Пагба-ламе в XIII в. Но теперь далай-лама находился в самом Тибете, да и монгольский хан со своей армией — тоже.

Пятый далай-лама много сделал для укрепления своей церкви. Сначала он провел «ревизию» всех церковных институтов Тибета. Вместе с Гуши-ханом он объехал монастыри различных сект. Там, где это было возможно, монахов насильно обращали в гэлугпа, как, например, в ряде обителей кагьюпасцев. Снова несчастные люди прятали одни шапки, доставали другие. В некоторых местах красношапочники оказались в соседстве с желтошапочными монастырями. Например, в Гьянцзе до сих пор за одной оградой пребывают монастыри сакьяпа, бупа (центральный монастырь — Шалу) и гэлугпа. При Пятом далай-ламе Агван-Лобсангьяцо было построено много новых монастырей гэлугпасцев, причем в районах, где издавна были сильны другие секты, — в Цзане, Кхаме. «При Далай-ламе V секта гэлуг-па насчитывала в Тибете 750 монастырей с 50 900 монахами» [Мартынов 1978, 90]. Но Далай-лама никогда не доводил своего давления на другие секты до предела, не допуская возникновения вооруженного сопротивления. В конце концов он добился доминирования своей секты при существовании других, а это, в свою очередь, способствовало укреплению центральной власти.

Далай-лама стремился к расширению территории, подвластной ему, но только за счет земель, которые культурно и исторически примыкали к Центральному Тибету. Сначала Гуши-хан пошел на Бутан, но потерпел неудачу. Монгольские воины, привыкшие воевать на широких степных просторах, испытывали невыразимые страдания от жары и влажного бутанского климата, плутали в лесных зарослях и изнемогали от докучливых насекомых и животных. Зато Тибет был расширен на западе — присоединена большая часть Нгари (Гугэ, Пуранг и Рутог) до княжества Ладак. Далай-лама послал своих губернаторов в районы Восточного Тибета с наказом снизить налоги, учредить монастыри желтошапочников и заселить земли, с которых люди ушли, устав от войн и распрей.

Пятый далай-лама оказался и незаурядным дипломатом. Он много раз участвовал в переговорах по примирению монгольских князей. Принимал у себя послов Бенгалии и Непала. И главное — он смог выстроить непростые отношения с маньчжурами. Некоторые исследователи говорят, что маньчжурские императоры были заинтересованы в доверительных отношениях с Далай-ламой, что позволяло им использовать его влияние на монголов, которые постоянно беспокоили их своими военными действиями. Наверное, это была существенная, но, мне кажется, не единственная причина. Маньчжуры, установившие власть во всем Китае, стремились к возобновлению отношений с явно усиливавшимся западным соседом независимо от своей монгольской политики. Далай-ламе тоже был выгоден союз с маньчжурами. Попытки установить контакты с последними предпринимались тибетцами, причем всеми сторонами, еще до провозглашения династии Цин. Но тогда это не принесло больших результатов. Начиная же с 1649 г. маньчжурские власти стали настойчиво приглашать Пятого далай-ламу в Китай. В 1652 г. тот отправился в Пекин.

Позднее китайские историки, пытаясь обосновать притязания Китая на Тибет, писали, что Далай-лама явился в Китай как подданный к владыке. Это не так. Вернее, так воспринимала это китайская дипломатия, которая рассматривала в таком качестве всех своих гостей. На самом деле, это был визит равного к равному. То есть так расценивала это ранняя тибетская историография, еще не затронутая влиянием проманьчжурской идеологии. Конечно, искусные китайские царедворцы нашли способ, как достойно встретить Далай-ламу с его многочисленной свитой и в то же время не «потерять лицо». Дело вот в чем. Китайская дипломатия на протяжении всего существования своей государственности огромное значение придавала церемониалу встречи своих императоров с соседними правителями. Малейшие детали или отклонения от принятого ритуала указывали на превосходство того или иного лидера, на их добрые либо враждебные отношения, на грядущий мир либо возможную войну. Например, принимая у себя дружественного и могущественного монарха, император должен был выехать ему навстречу за несколько дней пути, устроить ряд малых пиров по дороге и завершить прием большой аудиенцией у себя во дворце.

Здесь надо оговориться, что китайцы и воспринявшие их ритуал маньчжуры придерживались того принципа, что ни один монарх-чужестранец не может быть выше императора Поднебесной. Поэтому они всячески старались выказать свое превосход- ство и оказать гостю меньше почета, чем получить от него. Так, есть версия, что для встречи Далай-ламы был выбран следующий вариант. Император как бы выехал на охоту и случайно встретил тибетского владыку, направлявшегося к нему в столицу. Очень хитроумно. Но все же встретил, все-таки дал необходимое количество пиров и устроил большой прием во дворце. Во время пребывания Далай-ламы в Пекине он и император наградили друг друга титулами, обменялись дарами. Далай-лама привез в Лхасу грамоту и печать цинского императора. Но это не означало даннических отношений. Все это я рассказываю для того, чтобы объяснить, что, несмотря на все ухищрения китайских сановников, это была встреча не просто равных лиц, а равных глав государств, т.е. маньчжуры признавали Далай-ламу правителем Тибета, государства сильного и независимого.

Период правления Пятого далай-ламы был временем расцвета культуры. Тибетцы называют его великим строителем. Действительно, при нем было построено большое количество замечательных сооружений. Но главное из них — грандиозный дворец Потала. Его строили более 50 лет, начав в 1643 г., а закончив в 1695 г., много лет спустя после смерти Пятого далай-ламы. Потала представляет собой целый комплекс зданий, среди которых основное — Красный дворец, собственно резиденция далай-лам. В других помещениях расположены молельни, залы, административные службы, тюрьма и пр. Когда много раз слышишь восхищенные описания чего-то, впечатление при личном посещении часто уступает ожиданиям. Но Потала действительно потрясает. Это монументальное и одновременно изящное строение как будто парит над Лхасой. Оно олицетворяет могущество Тибета, его величие.

В период правления Пятого далай-ламы появились еще две составляющие, которые определили исторический облик Тибета на многие годы. Во-первых, это взаимоотношения с панчен-ламами, а во-вторых, институт регентства.

Панчен-лама Лобсан-Чойчжичжалцан был неординарной личностью. По таланту буддийского философа и литератора, уму государственного деятеля и изворотливости дипломата он нисколько не уступал своему ученику, Пятому далай-ламе, а может быть, и превосходил последнего. Он всячески содействовал возвышению своего юного собрата, можно сказать, своими руками вместе с Гуши-ханом передал ему власть над Тибетом. Нет никаких данных о борьбе за лидерство между Далай-ламой и Панченламой. Наоборот, официальная тибетская историография рисует нежно-почтительные отношения учителя и ученика, называвших себя отцом и сыном. Однако, если присмотреться к событиям и фактам, видно, что их отношения не были лишены соперничества — Панчен-лама относился к власти Далай-ламы с ревностью, а Далай-лама приложил немало усилий, чтобы выйти из-под опеки Панчен-ламы и вести самостоятельную политику. А еще нельзя забывать: один был из провинции Уй, а другой — из Цзана. У Панчен-ламы как представителя Цзана, наверное, было мало шансов занять главенствующее положение. Тем более острой была его ревность.

Ученики Панчен-ламы явно с его ведома стали утверждать, что он является перерождением будды «безграничного света» Амитабхи. Бодхисаттва Авалокитешвара, чьим перерождением считался далай-лама, был чрезвычайно популярен в тибетском буддизме, но Амитабха стоял в мифологической иерархии буддизма намного выше. Собственно говоря, Авалокитешвара считался лишь эманацией будды Амитабхи. По преданию, он и появился откуда-то из макушки Амитабхи. Кроме того, Панчен-лама и его ученики стали распространять мнение о том, что далай-ламы, вынужденные постоянно заниматься государственными, а значит, земными, нечистыми делами, не так уж и святы, во всяком случае, менее святы, чем панчен-ламы. Зародившееся таким образом соперничество двух главных церковных иерархов Тибета продолжа- лось — то разгораясь, то затухая — до последнего времени: в нем воплотилось старое недоверие друг к другу провинций Цзан и Уй.

Одна из уловок Панчен-ламы Лобсан-Чойчжичжалцана, предпринятая для возвеличивания себя, была совершенно беспроигрышной. Он сочинил поэму, где в завуалированной форме объявил себя будущим царем Шамбалы. Миф о счастливой стране Шамбале был так популярен в Тибете, что назвать себя будущим царем Шамбалы было все равно что провозгласить себя вторым Христом в христианском мире. Чтобы это было понятно, надо сказать несколько слов об этом мифе.

Читать далее: Шамбала.