Погребальные обряды тибетцев

В  Тибете существует несколько способов захоронения. Миссионер Ипполито Дезидери писал об этом так: «Если семья богатая, тело приказывают сжечь так же, как этого требует обычай язычников Азии (имеется в виду Индия). Однако в Тибете это обходится очень дорого, так как подразумевает приглашение многочисленных монахов, которые получают большие подношения. В  другом случае тело относят на вершину одной из гор, которые они почитают, вскрывают и оставляют на съедение орлам или диким зверям. Так обычно поступают с телами монахов. Люди, которые не могут оплатить такие похороны, получают от официального оракула приказ отнести тело на специальное место, предназначенное для этих целей, называемое Тур-тро, где оно разрезается на маленькие куски и отдается собакам, которые собираются там стаями. Самые бедные кидают своих мертвых в реки на съедение рыбам» [Desideri 1937, 195]. К этому следует прибавить бальзамирование, или мумифицирование, и погребение в земле. Вот пять основных видов захоронения (если этот термин здесь подходит) в Тибете, выбор которых зависит от обычаев того или иного района и социальной принадлежности покойного.

Сарат Нандра Дас неоднократно писал об обычае бросать мертвых в озера и реки: «На берегах озера Ямдо (Ямдог. — АД) народ бросает своих мертвецов в его воды. Существует поверье, что в озере Ямдо живет много лу (змееподобные полубоги) и что у них находятся ключи от неба. В  хрустальном дворце в глубине озера живет их царь, и народ думает, что, бросая тела своих мертвецов в озеро, он тем самым дает умершим возможность, путем служения царю лу в течение времени, отделяющего момент смерти от нового возрождения, попасть на небо. Указанный период времени носит название бардо» [Дас 1904,179].

По-видимому, это не самый распространенный вид погребения и не самый экзотический. Он явно применялся в районах с избытком воды. Во всяком случае, все имеющиеся описания этого обряда касаются Центрального или Восточного Тибета, где много рек. Кроме того, этот способ часто рассматривался как позорный. Недаром И.Дезидери и Ч.Белл пишут, что в реки бросали самых бедных людей. Так расправлялись со своими жертвами и грабители. В  Восточном Тибете в воду бросали умерших детей, нищих и больных проказой [Bell 1928, 189]. Я слышала легенду о смерти знаменитого царя Цзана (о нем было рассказано выше), который, будучи побежден в борьбе с провинцией Уй, поддержанной западно-монгольскими войсками, был зашит в мешок из свежей кожи и подвешен на солнце. После того, как он принял смерть в страшных мучениях, его тело бросили в реку Цангпо, причем прибрежный люд должен был под угрозой наказания отталкивать его баграми, если оно прибивалось к берегу. Так оно достигло океана. Это была, конечно, позорная казнь.

В  XIX в. такой способ был запрещен. Например, в районе Лхасы запрет действовал очень строго [Bell 1928, 289]. Это делалось из санитарных соображений. Управителя, на территории которого были совершены такие «похороны», наказывали. Поэтому, чтобы тело не было узнано, его расчленяли.

Другой способ описан С.Ч.Дасом так: «Когда в этой стране (район монастыря Самъе. — А.Ц.) умирает новорожденный ребенок, его тело закупоривают в глиняный сосуд или в деревянный ящик и в таком виде ставят в кладовой или подвешивают к потолку его родителей. В  верхнем Тибете тело обыкновенно ставится на крыше дома в особую устраиваемую там маленькую башенку; те же, которые не в состоянии этого сделать, подвешивают трупик просто к потолку лицом кверху» [Дас 1904, 283-284]. С.Ч.Дас не приводит объяснений такому роду захоронения. К его тексту сделал примечание В.В.Рокхилл: «Это, очевидно, такой же обычай, какой существует и в Восточном Тибете, где всех покойников держат до тех пор, пока не будет снят хлеб...» [Дас 1904, 284, примеч. 1]. Содержание тела умершего дома ли, на кладбище ли, но в незахороненном виде до определенного времени — снятия урожая или еще какого-либо важного события — встречается и у других народов. Но в этом случае затем тела все же хоронили. С.Ч.Дас ничего не пишет о дальнейшей судьбе таких сосудов. Может быть, это как-то связано с обычаем хоронить детей и умерших от оспы в земле, о котором писал Ч.Белл [Bell 1928, 286].

Особым был способ захоронения умерших великих лам. Как следует из описания многих авторов, они подвергались бальзамированию (или мумифицированию). Б.Барадин описывает мумию, увиденную им в окрестностях амдоского монастыря Лаврана: «В  северной половине комнатки за развешанными шелковыми хадаками (ритуальный плат.  — А.Ц.) в виде висячей занавески находилась на особом престоле сидячая фигура-статуя человека с золоченым лицом, в полном жреческом облачении последователя тантры, в шелковом костюме с особой накидкой и наплечниками ажурного покроя и в шапке ванзай. Это был гогньемпба (человек, вошедший в медитацию и остающийся в ней продолжительное время без пищи и воды, так как у него замирают все жизненные циклы. — А.Ц.), одна из священных достопримечательностей здешнего мира.

Как обычно, поставив несколько штук чжосов (мелкие монеты. — А.Ц.) перед статуей, мы сделали ей религиозный поклон. Затем, по нашей просьбе, лама-ключник услужливо стал подробно показывать статую, приподнимая ее платье, под которым мы действительно увидели иссохшееся человеческое тело, наподобие египетской мумии. Видны ногти, жилы и, вообще, труп вполне сохранился, местами подправлен и покрыт фиолетовой краской, чтобы придать ему несколько пластичный и натуральный вид. Труп сидит со сложенными под себя ногами — в позе созерцателя. Лицо его густо вызолочено и заделано под вид лица портретной статуи сурового отшельника» [Барадин 1999, 149].

Б.Барадин рассказывает о том, как появилась эта мумия. В  XVIII в. в Лавране был некий повар-мирянин. Он высмеивал высшее монашество за его любовь к роскоши. В конце концов он так «распоясался», что был изгнан и стал отшельником. Проводя время в созерцании, он умер. Затем «кто-то из лавранских святых признал, что он не умер, а стал гогньемпба, что тело его — не мертвый труп, а живой, нетленный организм, в коем еще теплится его душа в состоянии непробудного сосредоточения мысли» [Барадин 1999, 1.50]. По представлениям буддистов, гогньемпба может пребывать в таком виде много тысяч лет, пока Будда не прервет это состояние. Только в начале XX в. было признано, что душа повара покинула тело, и тело стало мертвым. По приказанию настоятеля Лаврана тело было выкрашено, а лицо позолочено.

Способ сжигания тел обычно применялся, когда умирали высокопоставленные монахи. Существовало поверье, что сжигание мирянина, тем более низкого происхождения, может навлечь болезни и бедствия. Это действительно дорогой способ, и не только потому, что при этом раздавались подаяния, но и потому, что дрова в Тибете, за исключением его восточных районов, редкость, а разжигать священный костер ячьим кизяком, обычным топливом тибетцев, считалось святотатством. Из пепла делали изображения божеств, ритуальные фигурки и прочие священные предметы, которые потом помещали в храмах или раздавали верующим как реликвии. Люди верят, что обладание ими очищает от пороков, предотвращаёт несчастья. Для останков святых лам строили чортэны (ступы; в России они больше известны под монгольским названием «субурган»). Это небольшие конусообразные сооружения, которые потом помещались в храмы. Так, например, в Ташилхунпо, монастыре, расположенном недалеко от Шигацзе, находятся чортэны с останками панченлам. Почти в каждом крупном монастыре есть чортэны с останками святых лам, настоятелей данного монастыря.

Самым распространенным способом погребения является оставление мертвых тел на съедение животным и птицам. С.Ч.Дас пишет о своеобразном кладбище вблизи Лхасы: «Далее мы прошли мимо места, где тела городских обывателей отдают на съедение свиньям, мясо которых, кстати сказать, по рассказам, очень вкусно» [Дас 1904, 224]. В  другом месте он говорит о том, что «мертвые тела в Тибете разрубаются и отдаются на съедение волкам и собакам» [Дас 1904, 179]. Не могу удержаться от того, чтобы не привести еще одну пространную цитату из дневников Б.Барадина, написанных им в Амдо.

«Сегодня (25 января 1907 г. — Л.Ц.) был живым свидетелем лавранского способа похорон умерших. Три дня тому назад скоропостижно умер почтенный старый монах из местности Амчок по прозванию Амчок Тобу (A mchog mthon ро) на 65 г. своей жизни... Уже вчера был обычный при подобных случаях доклад инспектора цаннидской (буддийской философии. — Л.Ц.) школы всему духовенству этой школы о смерти этого монаха, что, сообразно его положению ученого-дорампба (высший ученый титул в Лавране. — А.Ц.), прах его должен быть похоронен при отпевании, при содействии всех лам кгарампба, т.е. лам старшего курса цаннидской школы.

Таким образом, я уже заранее был осведомлен о времени похорон. Встав утром с рассветом, я вышел из монастыря в компании двух бурят — Дензина и Дампби Жалцана. Мы сначала направились на северовосток от монастыря, к устью пади, где находится обитель ритод (обитель отшельника в горах. — Л.Ц.) Шугма. Эта падь спускается с севера и кончается между монастырем и Тава (торговый поселок в районе Лаврана — Л.Ц). Мы поднимались по этой пади при утреннем холоде, когда золотые лучи солнца появились на высоких вершинах окружающих гор. В  эту падь спускается с запада на восток другая маленькая падь прямо за северной лавранской горой. Эта последняя падь и служила лавранцам кладбищем.

Дойдя до устья этой пади, мы присели к земле, оглядывая вверх по пади и по небу, не видать ли какого-либо признака похорон, летающих грифов. Оказалось, что мы слишком поторопились и пожалели, что не смогли спокойно отпить дома свой утренний чай...

Прошло около часа времени, как мы, греясь на солнышке, услышали людской говор, тихо доносившийся до нас снизу с устья пади, а затем показались люди, идущие к нам гуськом по дороге. Процессия быстро приблизилась к нам, мы почтительно встали и последовали за процессией. Люди несли на плечах носилки с телом покойного, покрытым его монашеской желтой накидкой-намжар (snam sbyar). Всех людей доходило до 30 человек, состоящих из почтенных стариков — однокурсников покойного, учеников и других близких ему лиц. Здесь было и несколько человек бурят. Вскоре эта маленькая скромная процессия дошла до маленьких площадок протертой земли, где обычно „хоронят“ обыкновенных покойников. Процессия не остановилась здесь и прошла мимо этих площадок, поднимаясь вверх по пади. Поднявшись довольно высоко, процессия остановилась на свежем месте у подножия скалистой горы. Носилки с телом тихо опустили на землю и сняли покрывало. Посиневшее тело покойного было связано в комок, и его тотчас же выпрямили по земле, молодые ламы остались около трупа, а старые уселись подальше от трупа, чтобы читать „пожелания“ (молитвы о будущих перерождениях усопшего. — А.Ц) по усопшему.

Когда процессия приблизилась к месту остановки, мы увидели, как со всех сторон слетались к северной скале грифы, почуяв привычную добычу. А одновременно с тем, как процессия остановилась, эти огромные птицы спускались со скалы и чинно усаживались вокруг них в жадном ожидании начала своего ежедневного пиршества. Число их быстро увеличивалось. Они становились смелее и нахальнее  — стали врываться в круг людей, окружавших труп, и молодые ламы энергично отгоняли животных, размахивая своими орхимжи (монашеская накидка. — АД), а более нахальных отбрасывая руками прочь. Так продолжалось, пока труп опустили на землю, развязали, выпрямили его по земле и надели на шею веревку, чтобы держать за нее труп. Как только молодежь успела сделать это и быстро отошла в сторону, грифы со всей массой набросились на труп, который моментально исчез из вида под огромной кучей колтыхающейся серой массы птиц. Лишь из-под этой живой массы печально шевелились пятки человека.

Было страшно смотреть.

Тем временем ламы, усевшиеся в стороне, начали читать дружным печальным быстрым темпом сначала молитву тдуншаг (молитва об осознании грехов. — А.Ц.), а затем одну за другой шесть книг „пожеланий“. Они читали, задумчиво и серьезно смотря на страшную сцену, как эти голодные животные пожирали перед ними тело их друга, с которым они так недавно говорили, смеялись.

Перед ними была слишком реальная картина, [такая,] что эти люди [наверняка] не могли размышлять в это время о действительности вещей, о невечности и ничтожестве мира, и о вечной блаженной Нирване.

Мы сидели в нескольких саженях от трупа, и при порыве ветра ударял нам в нос ужасный запах. Птицы в страшном обжорстве продолжали колыхаться общей массой над трупом. Наиболее слабые, старые или молодые, часто выталкивались сильными, и происходили ожесточенные схватки, издавались злобные неприятные шракания. Когда первоначальный азарт животных немного охладел, что означало: уничтожилась внутренность вообще и все мягкое и осталась более крепкая, трудно поддающаяся животным часть трупа, люди, держащие за веревку труп, встали и отогнали животных от трупа. Птицы отошли с большой неохотой на несколько саженей от недоконченного еще трупа, обернулись обратно и стали жадно ожидать еще более интересного момента своего пиршества. Перед ними стояли молодые люди, сдерживая их жадность.

За этот короткий момент черномазый молодой лама несколько раз провел ножом надрезы по поверхности трупа, чтобы легче было птицам, и затем снова пустили их к трупу. Те с прежним жаром принялись за работу, и минут чрез десять их снова отогнали от трупа. Тогда от трупа ничего не осталось для птиц, кроме плохо обглоданного скелета с наиболее крепкими мускулами и жилами да головного мозга. Скелет быстро отделили по частям молодые люди, разбили на мелкие куски камнями, разрезали ножом кожу, жилы и раздали птицам.

Вот из толпы птиц вырвался на свободу молодой гриф с куском сухожилия и обдирает его клювом перед мною на расстоянии аршина, придавливая конец сухожилия когтем к земле.

Молодые ламы, исполняя подобные работы, не выказывали ни малейшей брезгливости, самым спокойным и дельным образом разбивали кости, разрезали куски кожи, жилы, взяв их прямо руками. Они усердно старались, чтобы от трупа ничего не осталось.

Когда происходила перед нами подобная картина и ламы читали „пожелания“, один из людей покойного раздал нам всем присутствующим по 8 чжосов (около 1 коп.) за ниспослание добрых пожеланий по умершему. Это было очень трогательно, и мы, случайно оказавшиеся здесь люди, должны были принять их жертвование, иначе было бы равносильно отказу ниспослать свои пожелания по умершему.

Птицы стали расходиться, когда от трупа остались лишь самые твердые, недоступные им крупные куски костей. Они расходились с места шумного своего пиршества медленно и спокойно и, отойдя повыше к скале, стали греться на солнышке, изредка подправляя свои могучие крылья и зачесывая тело клювом.

Все кончилось, удалились ламы, читавшие „пожелания“, а молодые ламы сделали большое очистительное воскурение на земле из можжевельника и пустились вниз за уходящими ламами. Когда люди скрылись из вида, со скалы стремглав спустились к немногим останкам от трупа большие черные птицы, с нетерпением ждавшие до сих пор своей очереди на вершине скалы, и начали глотать уцелевшие куски костей. Их было немного, штук пять, тогда как грифов, как я насчитал, было 46 птиц...

Относительно грифов говорят, что 1-й Жамьян-шадпа (основатель Лаврана, 1648-1722), возвращаясь из Лхасы на родину для основания будущего Лаврана, привез с собой трех грифов, прародителей нынешних 46 птиц, чтобы насадить здесь лхасский способ уничтожения трупов

Мы долго еще сидели на противоположной горке от места похорон, обмениваясь своими впечатлениями от виденного.

Когда удалились черные птицы, мы поспешили к месту похорон: от трупа не осталось ни одной косточки, та же чистенькая площадка земли, какой она была раньше, и лишь слегка протерлась земля от ног людей и животных. И все это произошло так быстро — в течение каких-нибудь ½ часа времени. Так мы похоронили доброго старого лавранского монаха, и так хоронят все лавранцы умерших своих братии» [Барадин 1999, 257-262].

Этот обряд, по-видимому, происходит от обычая простого выбрасывания тел подальше от жилища, который практиковался не только в Тибете, но и в других районах с сухим климатом и редким, а значит преимущественно кочевым, скотоводческим населением. Гниение шло медленно, а животные и птицы делали свою работу быстро. С санитарной точки зрения — идеально. Вблизи же крупных поселений могильщикам-птицам и животным приходилось помогать все из тех же стихийно-санитарных требований. Так появился обряд разделывания трупов, так возник специальный класс людей, который этим занимался.

Б.Барадин пишет (см. выше) о молодых монахах, совершавших обряд захоронения в Лавране. Похороны светских усопших осуществляют так называемые томдэны. Они передают свою профессию от отца к сыну. Это не очень престижная специальность. Однако томдэны все же считаются более уважаемыми, чем рачжамба. «В  Лхасе есть община нищих, известных как Ra-gyap-pa. Стены их хижин построены из рогов животных — яков и коров, быков, баранов. Это чистильщики города. Их работа — относить мертвые тела бедных в специальные места, где трупы разрубают и отдают стервятникам», — писал Ч.Белл [Bell 1928, 137].

Можно предположить, что по древнейшему тибетскому обычаю тела умерших отдавали на съедение животным, птицам и рыбам в зависимости оттого, в каком районе это происходило. Сжигание, захоронение, а тем более бальзамирование — более поздние и, может быть, заимствованные разновидности обряда. Тот факт, что в Тибете мало распространены обряды погребения мертвых в земле, объясняется преобладанием в Тибете скальных, каменистых пород, которые копать трудно. Там же, где почва мягкая, она вся используется в сельскохозяйственных целях, так как пахотных земель в этой горной стране недостаточно. Кроме того, копать землю считается грехом — это тревожит духов и приводит их к действиям против человека. Сжигание мертвых явно пришло из районов южнее Тибета, где дрова в изобилии и процесс гниения идет чрезвычайно быстро. Ну а бальзамирование — это роскошь, которую тибетское общество предоставляет своим избранным. Оно встречается очень редко. А стало возможным потому, что в Тибете сухо и есть специальная соль, употребляемая для этих целей.

Читать далее: Экспедиция Ф.Янгхазбанда 1903-1904 гг.